12 мая 2012 г.

Пять-шесть лет назад, когда я только начинал свое священническое служение, в малотиражке одного из южных московских округов мне попалось интервью с молодым священником из города Видное – отцом Дионисием Золотухиным. Текст был довольно любопытным.

Перед читателем возникал образ ревностно окормлявшего свою паству священника, человека, преодолевшего массу трудностей и противоречий, связанных с театральной средой, его воспитавшей и вырастившей, и пришедшего к вере и Церкви после сложного поиска Бога. При этом, однако, отец Дионисий сумел своею кротостью и твердостью сохранить прекрасные отношения с родителями и друзьями.

Но все-таки одна деталь меня смутила. В самом заключении разговора корреспондент задал вполне резонный вопрос о том, что ходят в Церковь одни люди, а те, кто не ходит, но по традиции считает себя православным, ограничивается свечками, освящением квартир, машин, то есть какими-то очень формальными вещами. И вот ответ батюшки меня очень не удовлетворил. Отец Дионисий согласился с журналистом, ограничившись выражением сожаления по поводу того, что в Церковь ходят одни, а освящают машины и квартиры – другие .

«Но как призывать Того, в Кого не уверовали? как веровать в Того, о Ком не слыхали? как слышать без проповедующего?» (Рим 10:14), – взывает апостол Павел. Православную Церковь часто обвиняют в том, что она не идет в народ, на стадионы, площади, как это принято в некоторых протестантских конфессиях. Но именно такое шоуподобное проповедование претит самому духу Православия, ибо посягает на человеческую свободу. Наша вера предусматривает бережное отношение к личности и по крайней мере хотя бы желание неправославного что-либо услышать, что-либо понять, то есть личную активность вопрошающего, слушающего. Но ведь те люди, которые приходят в храм по какому бы то ни было формальному поводу, ощущают себя православными.

Что они вкладывают в это понимание – вопрос другой. Но задача священника, по-моему, как раз и заключается в том, чтобы сему заблудшему чаду Христова стада указать путь воссоединения с Церковью. Безусловно, за то время, которое потребно для освящения машины или квартиры, невозможно объяснить основы православного вероучения человеку, оторванному от традиции историческим путем коммунистического периода развития нашей страны, когда все основы миросозерцания были поставлены с ног на голову, да и последние полтора десятилетия не многих приблизили к храму. Но заронить некое зерно в человеческую душу все же возможно. И, памятуя наставления своего отца, протоиерея Владимира Тимакова, я всегда старался использовать возможность сердечного общения с человеком, “случайно” переступившим порог храма, для того, чтобы хоть чуть-чуть приоткрыть ему завесу церковную, и, как мог, разъяснял ему то, что, как мне казалось, наиболее важно в Церкви а, следовательно, в жизни.

Безусловно, случались очень корявые попытки, бывало, что совершенно невозможно было “докричаться” до человека, когда встречал категорическое противление тому, что говорил, но нередко на исповеди ко мне подходили и говорили: “Батюшка, а вы у нас месяц (а иногда и полгода) назад квартиру освящали”. Такие ситуации вызывали и вызывают неизменную радость. Дело в том, что в последованиях освящения колесницы и жилища существует то, что можно было бы назвать оголенным нервом, то есть то, что внятно всякому человеку, мало-мальски соприкасающемуся с русской культурой, и, соответственно, этим можно всколыхнуть у человека интерес к русской православной традиции.

Разумеется, в наше неоязыческое время, когда столь популярны всякие целители и экстрасенсы, люди, просящие освятить машину или квартиру, прежде всего ждут некоего магического действия: сейчас-де священник “побрызгает” святой водой и будет все прекрасно и замечательно. Я тоже очень хочу, чтобы все было прекрасно и замечательно, чтобы машина не попадала в аварии и не ломалась, чтобы в семье царили мир и покой, чтобы никакие соседи не заливали водой с верхних этажей освященную квартиру и т. д. Но при этом я все же не забываю, что Православие и житейское благополучие – вещи далеко не всегда совместимые, – и нерв проходит несколько в иной плоскости.

И в том, и в другом чине освящения одним из узлов является чтение 90-го псалма. Этот псалом называют охранительным. Он действительно здесь очень кстати: ведь люди же решили поставить под охрану Неба свое жилище или свое средство передвижения – то есть то, что им и очень дорого, и важно, и то, с чем сопряжены самые неожиданные опасности и неприятности, преодоление которых и встреча с которыми зависят далеко не только от тебя одного. И, приглашая своих посетителей к сотрудничеству в молитвенном делании, я для начала прошу их попросту перевести на современный русский язык первую фразу этого самого псалма, которая у большинства русских людей, даже очень далеких от Церкви, все же на слуху (хотя бы первые три слова слышали практически все): «Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небеснаго водворится».

До боли знакомый текст требуется перевести с церковнославянского на русский. И это чаще всего встречает непреодолимые препятствия. Слово «живый» обычно пытаются перевести как прилагательное, то есть живой, но ведь это не прилагательное, а причастие. И, следовательно, переводить это слово надо как «живущий». И тогда первая половина фразы приобретает абсолютно понятный вид (только от перевода одного-единственного слова, а мы говорим о трудностях восприятия славянского текста на богослужениях!): «живущий в помощи Вышнего», то есть тот, кто хочет жить в помощи Божией, кто рассчитывает на Его защиту. И далее следуют конкретные практические рекомендации для человека, прибегающего к этой поддержке: «в крове Бога Небесного водворится».

Сразу обычно эта вторая половина фразы тоже не воспринимается, поэтому приходится дробить. Слово «водворится» понимается достаточно адекватно: войдет, окажется в том или ином месте. А в каком месте-то? Куда ему необходимо войти? Чаще всего слышится лепет о причастии, так как на слух путаются предложные падежи слов кровЪ и кровЬ. При уяснении и этого смысла возникает вопрос: а что же это такое – кровЪ Бога Небесного? Что это за крыша? Где этот дом? Безусловно, – это рай, небеса. Ну а здесь-то на земле? Где этот Дом Божий на нашей планете? Конечно – Церковь! И тогда, как откровение, поражает нас своей безмерной простотой силлогизм: хочешь жить в помощи Вышнего? – войди в храм. Только войди весь, всем своим существом, а не частично; сам стань частицей, живым камнем (см. 1Пет 2:5) Тела Христова. Ведь это – путь элементарного, прежде всего духовного (но и не только) самосохранения.

Чин благословения колесницы (машины) сам по себе не очень велик. И единственное существенное дополнение к вышесказанному может быть основано лишь на тексте самой молитвы освящения, где применяется принцип аналогии: «Ты Сам, Господи, восседаешь на серафимах и ездишь на херувимах, и посему приставь к этой колеснице Своего ангела, чтобы все, кто в ней едет, были им хранимы и наставляемы». То есть сделай так, чтобы как можно меньше безумных людей за рулем попадалось нам на встречном пути и чтобы мы сами не теряли голову при управлении нашим автомобилем и, забыв о самолюбии, первыми уступали им дорогу.

Но это возможно лишь тогда, когда мы путь свой совершаем в молитве: «…да шествующии в ней (машине) им (ангелом) храними и наставляеми, в мире и благополучии путь свой совершивше, Тебе славу и благодарение возсылают, хваляще Отца, и Сына, и Святаго Духа». При этом не следует забывать, что подлинным благодарением является Евхаристия, или иначе Литургия, – основополагающее таинство Церкви, а славословие – самая бескорыстная молитва, когда я ничего не прошу, но лишь славлю Бога.

В тексте же освящения жилища есть еще пара-тройка узлов, на которые следует обратить внимание. Во-первых, принципиальной целью освящения квартиры, о которой люди чаще всего просто не подозревают, является превращение этого жилища в малую Церковь. И из многих хрестоматийных определений Церкви в данном случае наиболее подходит следующее: «Церковь есть Небо на земле». То есть жильцы, зовя священника, быть может, не отдавая себе отчета, поставили перед собой задачу немного пожить на Небе, взобраться на Небо, устроить себе рай на конкретных квадратных метрах. А возможно ли это?

Ответ я бы сформулировал так: это невозможно, но иногда бывает. В Церкви всегда именно так и никак иначе, потому что Церковь – это реальность невозможного.

В одном Евангельском фрагменте (Мк. 10:17–27) ко Христу подошел человек с самым насущным вопросом: что мне делать, чтобы наследовать жизнь вечную? – и получил довольно стандартный ответ о необходимости соблюдения заповедей. В этом отрывке перечисляются только несколько заповедей из Декалога. Но вообще-то в той еврейской среде, где жил Господь, принципом спасения было именно соблюдение закона, которое не ограничивалось лишь исполнением десяти заповедей. Этих заповедей было более шестисот: по числу дней в году и по числу костей человеческого организма. И когда этот человек ответил, что все это он сохранил от юности, то скорее это касалось более широкого исполнения Закона.

Ведь вопрос о спасении был для него отнюдь не праздным, а очень даже животрепещущим, то есть перед Христом стоял настоящий ветхозаветный праведник, и Евангельская ремарка о том, что Иисус, взглянув на него, полюбил его, свидетельствует об искренности ответа этого человека. Но тогда тот самый первоначальный вопрос, заданный этим человеком, вырастает уже в совершенно другое измерение и требует уже не поверхностного, а глубинного ответа. Тогда Царство Небесное может быть сравнимо только с великолепной жемчужиной, для приобретения которой необходимо отдать все, что имеешь (Мф. 13:45–46), – здесь не может быть никакой теплохладности (Откр. 3:15–16). «Одного тебе недостает: пойди, все, что имеешь, продай и раздай нищим и приходи, последуй за Мною, взяв крест» (Мк 10:21).

Но к такому повороту этот человек оказывается еще не готов. И Христос, с грустным сожалением провожая его, говорит Своим ученикам, что трудно такому человеку войти в Царствие Божие. Легче верблюду пролезть сквозь иглиные уши, чем богатому войти в Царство Небесное. А ведь ученики прекрасно видят, какой человек только что стоял пред Господом. И они в оторопи вопрошают Учителя: если такие не спасаются, то кто же тогда может спастись? И получают очень спокойный и ясный ответ: человекам это невозможно. То есть непосредственно человеческих сил никогда не хватит для спасения. Богу же возможно все. Для этого Бог и становится человеком, чтобы в Богочеловеческом сотрудничестве (синергии) были преодолены узы ада.

Именно это я и имею в виду, когда утверждаю, что невозможно своими силами устроить домашнюю церковь, но что иногда это все же случается, ибо «все могу в укрепляющем меня Иисусе Христе», как утверждал апостол Павел (Флп 4:13). Но для того, чтобы взобраться на это Небо, необходимо воспользоваться лестницей. А лестницей этой становится Евангелие, которое, как всякая книга, является письмом. Но есть письма, написанные мне, а есть – не мне. То есть мне, например, совершенно не обязательно читать учебник по высшей математике, а кому-то не нужна анатомия.

Но вот Евангелие – всегда лично мне, каждому из нас, то есть все мы являемся адресатами этого послания, и не читать корреспонденцию, тебе направленную, по крайней мере невежливо. Если же мы хоть раз в жизни держали в руках эту книгу, то наверняка заметили, что Христос там практически никогда не бывает один. Более того, Он почти всегда – в толпе. А эта толпа вот уже почти две тысячи лет только нарастает. И я, и каждый из нас, – один из этой толпы. В таком смысле Церковь определяется как Евангельское пространство. И когда я читаю Евангелие, то одним из основных методологических принципов прочтения является задача определить, на чьем месте среди этих людей, рядом с кем я стою. Ведь все, кто пришел туда, пришли по конкретному, только им ведомому поводу.

Кто-то просто проходил мимо, кто-то – потому что все пришли, кто-то от того, что нечего делать, кого-то принесли друзья (Мк. 2:3), кого-то привели родители (Мф. 17:14–18) или, наоборот, дети, кто-то замерз или перегрелся, кто-то с голоду или объелся, кто-то от горя, кто-то от радости, – и каждый занимает свое особое место в этой толпе. Но есть и такие, как апостол Петр. Когда от Христа отошли многие, Он предложил и Своим ученикам покинуть Его, но старейший Апостол, отвечая за всех, сказал: «Господи! к кому нам идти? Ты имеешь глаголы вечной жизни» (Ин 6:68), – и это уже совершенно другой ответ, иное стояние пред лицем Божиим.

А есть и такие, которые пришли с камнем за пазухой, чтобы швырнуть его в Христа. Ведь сколько раз повествуется в Евангелии, как Господь уклонялся и проходил невредимым меж теми, кто готовил Ему зло. Я, например, очень хорошо помню переживание из своего раннего детства. Воспитанный сызмальства в доверии к Священному Писанию, я где-то в четырехлетнем возрасте впервые услышал, что в Евангелии написано: «ударившему тебя по щеке подставь и другую» (Лк 6:29). Буре моего возмущения границ не было. Как же это так – я буду подставлять свою милую, пухлую щечку какому-то мерзавцу. Я никак не мог понять и постичь той правды Божией, которая содержалась в этом отрывке. И я воспринимаю это свое переживание как стояние с камнем, зажатым в руке…

Прошло с тех пор довольно много времени. Я стал взрослым человеком, но не так уж много изменилось в моем мироощущении. Я и сейчас вряд ли подставлю кому-нибудь свою левую щеку – это можно проверить только на практике. Но если в тот момент я рассматривал эти открытые мне Евангельские слова как величайшую глупость, то сейчас эту свою неспособность применять их в жизни я отношу к своему недостоинству и неспособности вырасти хоть в какое-то подобие христианина, – все-таки что-то меняется, и камень из руки, по крайней мере, я выронил…

Более того, один и тот же отрывок мы каждый раз прочитываем по-разному, – отсюда и рекомендации читать Евангелие, точнее, жить Евангелием непрерывно. Почему я об этом говорю? – Потому что Евангелие является центральным событием практически любого богослужения и вносит в него основополагающее содержание, объясняя его. И во время молебна, когда освящается жилище, тоже читается Евангельский фрагмент. И если бы не этот отрывок, то весь текст богослужения можно было бы воспринимать не иначе как заклинания, особенно исходя из того, что славянский текст далеко не всеми и не всегда легко воспринимается, особенно если учесть, что квартиры свои, как уже было сказано, освящают далеко не только церковные люди.

Там какой-то Закхей, какой-то мытарь… Какое он имеет отношение ко мне? И действительно, если все просто оттарабанить, получится заклинание. И я для себя положил обязательно, хотя бы в тех случаях, когда могу быть услышан, комментировать то, что повествуется у евангелиста Луки , объясняя и переводя ключевые слова на русский язык.

А повествуется там следующее: некий Закхей мытарь решил увидеть Христа. А кто такой мытарь? У людей обычно это слово ассоциируется со словом мыкаться, то есть с какой-то неприкаянностью. Но вообще-то – это сборщик налогов (вспомним Мытищи – таможенный терминал Москвы). По-нашему – налоговый инспектор. Как у нас относятся к людям этой профессии, особенно на фоне повального взяточничества, напоминать не приходится. Когда едешь в автобусе и туда входит контролер, даже если у тебя есть билет, – все равно противно. Но с нашим инспектором зачастую удается договориться – ведь он государственный служащий и может пойти на уступки, особенно если будет в этом заинтересован. В древнем Израиле, где происходит все Евангельское действие, дело обстояло несколько иначе.

Отношение к этим людям было страшно негативным. Хуже грешника, чем мытарь (или проститутка), для правоверного иудея не существовало, и отношение к ним местного населения тонко передано в ряде Евангельских моментов. Принцип их работы сильно отличался от методов современной налоговой службы. Эти люди платили огромную мзду в казну, выкупая мытное место (судя по всему – место по отмыванию денег), и лишь затем собирали налоги, но уже лично себе, и никаких поблажек здесь ждать не приходилось, скорее наоборот, брали больше, чем возможно. То есть это были крохоборы из крохоборов. Но для понимания всей меры ненависти местного населения к этим людям необходимо помнить, что место-то это они выкупали не у Израиля, а у Рима, который завоевал всю вселенную и, в частности, Палестину.

Понятно, что иноземное господство всегда ощущается как тяжкое бремя. Но для иудейского менталитета с его самосознанием богоизбранности такое зависимое состояние воспринималось как катастрофически тягостное. То есть эти мытари для всякого еврея были не только крохоборами, но еще и жуткими предателями, и не только нации, но и веры. А что это такое – богоизбранный народ в третьем десятилетии первого века по Рождеству Христову? А это означает то, что это единственный народ во всем мире, который исповедует Единого Бога! Все остальные народы – без исключения! – язычники, и за множеством богов Сам Бог оказался для них потерян. И любой еврей в то время совершенно не понимает, за что Господь так пренебрег Своим уделом и предал его в руки этих забывших Бога людей.

Да, конечно, понятно, что народ Божий оступается, грешит и именно за это терпит лишения, но в целом-то он верен. А римляне-то – полные богоотступники, но при этом преуспевают. И вся эта ситуация воспринимается как тягчайшее недоразумение, которое разрешит Сам Господь. Он должен прислать в мир Своего Мессию, Который и избавит Свой избранный народ от всего этого несправедливого ужаса и кошмара. Мессия по-еврейски – Машиах, по-гречески – Христос, по-русски – Помазанник. То есть придет отмеченный Богом человек и все уладит. И ждут Его прихода евреи в эти тридцатые годы первого века с особым напряжением, но ждут несколько своеобразно: вот сейчас придет Мессия Божий, а раз Божий, значит, все может, все Ему под силу, Он возьмет шашку в руки, пару раз ей махнет – и всех римлян положит.

Я, безусловно, утрирую, но, вообще-то не очень сильно. Вот приблизительно так на самом деле и ожидалось во время оно Христово пришествие. Главное – нельзя сказать, чтобы для такого ожидания не было никаких оснований. Ведь во времена Иисуса Навина Бог именно так помогал Своим избранникам в завоевании Обетованной Земли, что все враги либо покорялись верным Божиим, либо рассеивались от их лица. И когда появляется Иисус из Назарета, то все начинают указывать на Него: вот Он – Мессия. И Христос отвечает: да, Я – Царь (Помазанник), обетованный Израилю. Правда тут же добавляет: «Царство Мое не от мира сего» (Ин. 18:36). То есть Он пришел в мир не для того, чтобы шашкой махать, а для иного, куда более важного дела.

Но вот этого уже никто не слышит. Раз Ты – Мессия, мы сей же час посадим Тебя на осла, приведем в Иерусалим, возведем на трон царя Давида, и Тебе волей-неволей придется как предводителю народа вести его на войну с Римом. А так как Ты Помазанник Божий, то у Тебя все получится, и вожделенная свобода найдет своих избранников. Вот она, внешняя логика Вербного Воскресения! Я не говорю о внутренней, мистической причине входа Господня в Иерусалим и крестных страданий – это отдельная тема, – но именно внешняя, которая и приведет к хорошо нам всем известному финалу, когда народная толпа, преисполненная ощущением грядущей победы евреев в борьбе с римским владычеством, будет вопить: «осанна! Благословен Грядущий во имя Господне! благословенно грядущее во имя Господа царство отца нашего Давида! осанна в вышних!» (Мк. 11:9–10).

И с этого момента народ в течение четырех дней будет ждать от своего избранника чудесного и спасительного водительства к торжеству славы израильской государственности, которая по сути своей ничем не хочет отличаться от мировой римской имперской славы. Но не дождется, потому что в очах Божиих слава Израиля иная: такая, какая не может вместиться в обычных человеческих измерениях, которая может быть присуща только истинному народу Божию, способному отвергнуться от соблазна мирского владычества. Именно в этом, на мой взгляд, и кроется причина трагедии народа Израилева, который проходит мимо своего предназначения и, поддавшись соблазну мирового владычества, вымещает всю свою досаду, распиная Того, Кто и не претендовал на мировое величие.

Но повторю еще раз, что это только внешняя, я бы даже сказал, политическая сторона трагедии. Истинная причина происшедшего – в непостижимости путей Господних, в Божественном домостроительстве спасения мира и человека. Но в этом отрывке (Мк. 11:1–11) до нас очень хорошо доносится и тот настрой, то ожидание, с которым народ Божий встречал Спасителя, и сколь важно было для этого народа Христово пришествие.

Но мы несколько забежали вперед. Христос по Евангельскому повествованию, читаемому при освящении жилища, еще не вошел в Иерусалим. Он только подходит к городу Иерихону, который на пути к израильской столице. Слава о приближении Мессии достигает города, но какие гарантии, что это Тот Самый предвозвещенный пророками Спаситель Израилев? Ведь нет никаких внешних отличительных признаков в облике Этого Проповедника, что Он и есть исполнение того самого обетования. И убедиться в этом нет никакого иного способа, кроме как выйти и посмотреть, и самому лично, вприглядку, удостовериться, и через свой внутренний взор получить ответ на свое упование: “Да – Он!” или “Нет – не Он!”, – поэтому, кстати, где бы ни появился Христос – Он всегда в толпе.

Каждый иудей считает своим долгом лично для себя решить вопрос об исполнении пророчества, которое на протяжении всей истории творило детей Израиля уделом Божиим: «Не отойдет скипетр от Иуды и законодатель от чресл его, доколе не приидет Примиритель, и Ему покорность народов» (Быт. 49:10). И вот все жители Иерихона высыпают навстречу идущему Христу. И Закхей мытарь тоже выходит; несмотря на то, что он – грешник, прежде всего он – правоверный иудей, и ему также важно самому убедиться в пришествии Спасителя. Но он не просто мытарь. Как сказано в Евангелии: «и сей бе старей мытарем» (Лк. 19:2), старейшина мытарей, то есть был начальником налоговой полиции города Иерихона – очень крупный чиновник, имеющий большую власть в городе (я для наглядности люблю сравнивать с Чубайсом или Березовским, то есть все его ненавидят и боятся одновременно).

И вот такой наделенный значительными полномочиями человек выходит навстречу Христу и вдруг понимает, что неспособен Его увидеть, ибо «возрастом мал бе» (Лк. 19:3), то есть был мал ростом и за толпой просто ничего не мог разглядеть. А в Священном Писании если человек слеп, то это прежде всего означает, что он неспособен увидеть Бога, если глух, то не может воспринять Слово Божие, а в данном случае – «возрастом мал бе», то есть неспособен приподняться над своею обыденностью. И тут случается великое чудо: этот высокопоставленный чиновник плюет на всю свою значимость, на все то, что могут подумать о нем его налогоплательщики, забегает вперед движения Христа и лезет на дерево, «на ягодичину» (Лк. 19:4).

Попробуем представить себе висящих на ветках Чубайса или Березовского! Причем ведь нет никаких гарантий в том, что проходящий мимо проповедник – действительно Мессия. При этом все отлично видят, кто именно забрался на дерево. И Христос, заметив сквозь листву смоковницы этого человека, прекрасно понимает, какой порыв веры его туда зашвырнул. И Он обращается к нему: “Закхей, а, собственно говоря, что ты делаешь на дереве?”. Момент очень тонкий: вряд ли Спаситель когда-либо ранее встречался с этим человеком, – но называет его по имени. Это безусловно говорит о том, что каждого из нас Господь знает лично, по имени. Мы Его можем не знать, но Он нас знает всегда! “Закхей, а что ты делаешь на дереве? – Я у тебя сегодня должен быть в гостях”.

Понятно, что это поощрение, понятно, что это аванс – не мог Христос пройти мимо такого порыва веры. В большинстве своем мы только понаслышке знаем, что это такое – восточное гостеприимство. Говорят, что оно ничего общего не имеет с нашим, далеко не последним в мире, российским гостеприимством. Это всегда – дар, это всегда – праздник. И Заккхей, естественно, кубарем скатывается с этой смоковницы, устраивает пир горой и встречает Христа. Но тут – толпа. А, как мы уже говорили выше, одним из принципов прочтения Евангельского текста является как раз попытка обнаружить себя в этой толпе. Но вот именно здесь было бы хорошо себя не найти, ибо тут попросту начинается откровенное перемывание костей.

– Это кто? Закхей?

– Да.

– Мытарь?

– Да.

– Значит, грешник?

– По определению.

– А это Кто? Иисус из Назарета?

– Да.

– Христос?

– Да.

– Простите, какой же Он Мессия, если идет в дом к такому грешнику? Что Он, не разбирает, к кому идет? Что Он, не мог найти никого получше? Ну, вот хоть, например, меня!

Увы, но в большинстве случаев нам гораздо легче бывает утешить человека, посочувствовать ему, когда его Господь посещает скорбью. Но вот когда радостью… обычно уж больно мучает нас вопрос: “А почему не меня?”.

Закхей вряд ли слышит эти пересуды. Он в доме, он принимает Христа и посередь пира встает и говорит: “Господи, я понял, Кто Ты. Я понял, что Ты Тот Самый обещанный Израилю Мессия. Но самое удивительное, что я для себя понял, так это то (и этого я никак не ожидал!), что Ты пришел не шашкой махать, а для куда более важного дела, – для того, чтобы поставить человека один на один с Богом! И так поставить, что заканчивается всякая ложь. А я ведь прекрасно понимаю, в какой лжи я живу и какой ценой, оплаченной другими, достигнуто мое процветание. И, встретив Тебя, я понимаю, что дальше так не могу. Поэтому я все раздаю и иду за Тобой”.

И Господь благословляет этот дом, которому сегодня наступило спасение, ибо и этот грешник является сыном Авраама, того самого Авраама, который первым по вере пошел за Богом. Но спасение это связано отнюдь не с процветанием, а с тем, что каждый, кто составляет этот дом, нашел для себя путь соединения с Богом. И теперь все в молебне может восприниматься совершенно иначе. Господи, если Ты не возгнушался и зашел в дом страшного грешника Закхея, – а ведь Ты это прекрасно знал, но все-таки зашел, – то, может быть, Ты войдешь теперь вместе со священниками и ангелами Твоими в мой дом. Я вряд ли лучше этого мытаря, скорее всего я во сто крат более грешный человек, но, может быть, Ты проявишь Свою милость и войдешь и благословишь и весь этот дом, и всех живущих в нем.

Но тогда я понимаю, к какой мере ответственности должно привести это посещение, – я должен стать другим, я должен заново родиться, как это произошло с Закхеем, более того, я каждый день должен рождаться заново, чтобы не прекращалось мое обновление Тобою, – а это и есть путь покаяния, к которому зовет Святая Церковь. И в таком случае потребность в освящении мы можем расценить не как ожидание магического действия, а как тяготение человека к святыне, которой люди нашей страны были лишены в поколениях.

Сам факт прихода священника в дом или молебна, совершаемого около машины в присутствии членов семьи (а чаще всего именно так – собирается вся семья), является соприкосновением, приобщением благодати, и ни в коем случае не стоит недооценивать эту человеческую тягу к святости, особенно если учесть, что соприкосновение с ней осуществляется посредством соборной молитвы семьи как малой Церкви, где двое или трое собраны во имя Христово (см. Мф 18:20).

Тогда становится более значимой и роль священника не только как требоисправителя, но и как проповедника, призванного собирать, увы, рассеянное Христово стадо. Тем более, что в новых постсоветских условиях нашей жизни множество “волков” вполне по-хозяйски ощущает себя в роли “овчарок”. Понятно, что коэффициент полезного действия такой проповеди вряд ли будет велик. Но не наше священническое дело обращать внимание на затраченные нами усилия. Наше дело возвещать Слово Божие и сеять семена (Мф. 13:3), « чтобы спасти по крайней мере некоторых» (1Кор. 9:22).

Источник: Журнал «Альфа и Омега»