Содержание

Новгородский Юрьев монастырь Церкви Юрьева Монастыря: Архимандриты – Настоятели монастыря (со времени его возобновления при Арх. Фотии) Часы Богослужений Юрьев монастырь (по описанию А. Муравьева) 

Новгородский Юрьев монастырь

Обитель св. Великомученика и Победоносца Георгия или Юрьев монастырь – находится на левом берегу р. Волхова при истоке его из озера Ильменя. Основан в 1030 году Ярославом – Георгием Шевским Великим Князем, а главный собор его – в 1119 году Всеволодом, внуком Мономаха.

Главные святыни Обители: 1) Храмовая, очень древняя икона Св. Великомученнка Георгия греческого письма (3 арш. 7 в. x 2 арш.), богато украшена серебропозолоченною ризой (весом 3 пуд. 27 ф.), усыпанной драгоценными камнями и удивительной величины жемчужинами; и 2) Св. Мощи Святителя Феоктиста Архиепископа Новгородского, сконч. 1308 года 23 Декабря. С 1786 года почивают в Юрьевом Монастыре, перенесенные сюда из упраздненного Благовещенского Монастыря в богатой серебропозолоченной раке, весом 8 пуд. 5 ф. 36 зол.

Пришедший к началу прошлого столетия в крайнее запустение от пожаров и опустошений, монастырь богато возобновлен и украшен Архимандритом Фотием при содействии его духовной дочери графиня Анны Алексеевны Орловой-Чесменской (в 1822–1848 годах). Здания монастырские, особенно соборы – поражают своей массивностью и драгоценностью украшений: золотом, серебром, жемчугом и драгоценнейшими камнями. По богатству ризницы и церковной утвари, и вообще по благолепию – монастырь не уступает нашим Лаврам.

Богослужение в нем отличается строгой церковностью и уставностью (с архиерейскими привилегиями настоятелей), пение столповое, редко где так исполняемое. В монастыре до 120 человек братии (с послушниками).

Вид на монастырь из Новгорода и с озера – очарователен. Весьма красива колокольня монастыря, в три пролета с 32 колоколами, из коих наибольшие в 2100 пуд, 1140 пуд, 523 пуда, 267 пуд, 130 пуд и т. д. Звон их отличается редкой гармоничностью и силой.

Существует несколько подробных описаний Обители, предлагаем благочестивым поклонникам наилучшее из них, пo краткости, содержательности и интересности – известного писателя-путешественника A.Н. Муравьева.

Церкви Юрьева Монастыря:

1. Георгиевский Собор, в честь Св. Великомученика Георгия Победоносца, с приделом в честь Святителя Феоклиста, Св. мощи коего в Соборе (праздники 23 Апреля, 26 Ноября, 23 Декабря и 23 Января).

2. Спасский Собор, теплый, во имя Спаса Нерукотворного Образа (16 Августа), с приделами: 1) Святителя Алексия, Митрополита Московского (при Настоятельских кельях), 2) Свв. Мучеников Фотия и Анниты, 3) Св. Прав. Анны.

3. Воздвиженский Собор в честь Воздвижения Животворящего Креста Господня (праздник 14 Сентября, при наиболее многолюдном стечении народа).

4. Церковь Всех Святых, бывшие покои Архимандрита Фотия.

5. Церковь Похвалы Богородицы под Спасским Собором с гробницами возобновителей Обители, Архимандрида Фотия и графини Анны.

6. Церковь Св. Архистратига Михаила, в летних бывших Митрополичьих покоях.

7. Церковь Неопалимой Купины при больнице монастырской.

8. Церковь Св. Великомученика Пантелеймона за стенами Монастыря (праздн. 27-го июля).

9. Скит Перынский с древней церковью Рождества Богородицы, в 1 версте от монастыря, на берегу Озера Ильменя (большое стечение народа 8-го Сентября).

Архимандриты – Настоятели монастыря (со времени его возобновления при Арх. Фотии)

1. Фотий (1822–1838 г).

2. Мануил (1838–1857 г.).

3. Варлаам II (1857–1860 г.).

4. Геронтий (1860–1865 г.).

5. Герман (1866 г.).

6. Иоаким 1866–1878 г.).

7. Исаия (1878–1896 г.).

8. Владимир (1896–1905 г.).

9. Иоаникий (1905–1907 г.).

10. Иосиф (с ноября 1907 г.).

Часы Богослужений

Утреня в 3 ч. утра.

1 ранняя обедня (в Церкви Похвалы Богородпцы) в 5 ч. утра.

2 ранняя (в Церкви Всех Святых, по субботам) в 6 ч. утра.

Поздняя обедня в 9 ч. утра.

Вечерня зимой в 4 ч., летом в 5 ч. вечера.

Всенощная накануне воскресных и праздничых дней вт. 6 ч. вечера.

Акафист Св. Великомученику Георгию по Воскресным дням после вечерни.

Юрьев монастырь (по описанию А. Муравьева)

После многих лет обитель Юрьевская приняла меня опять под гостеприимную сень свою. Это было в осенний вечер в час воскресной всенощной, она совершалась в подземной церкви Похвалы Богоматери, там где погребен обновитель Юрьева, который некогда с любовью принимал меня в мирных стенах. Такое воспоминание располагало к молитве. Благообразна была и пещерная церковь, устроенная по подобию древних катакомб, но великолепно украшенная! Мрамором устлан помост её, по мраморным сводам рассыпаны золотые звезды; бронзовый иконостас исполнен весь славой Божией Матери ибо Она изображена повсюду в многознаменательных символах: то в виде неопалимой купины, какая некогда явилась Моисею в пустыне, но обнесенная звездообразным венцом ангельских сил; то с олицетворенной похвалой неба и земли вокруг Неё, с ликами земных ангелов и небесных человеков; то радостью всех скорбящих или одигитрией – путеводительницей странных; то неизреченной на языке человеческом, по благодати Её исполняющей, или живоносным источником исцелений, каким явила Себя в Царьграде, или как на Афонской горе в необъятном пламени Своей славы, или венчаемой от всея Троицы, как приятелище нестерпимого Божества. Все гласит о Ней внутри сего священного подземелья, где никогда не умолкает в честь Её чтение акафиста.

Особенно хорошо устройство этой церкви тем, что по древнему чину жертвенник находится в стороне и совершенно отделен от алтаря, таким образом и женщины могут свободно приступать к нему для приношений, а между тем святый алтарь огражден от суеты, неизбежной при сближении жертвенника с престолом. Напротив северной двери алтаря открывается с южной стороны тайная дверь, в гробовой покой Архимандрита Фотия: одна лампада освещает его сумрак; Распятый Господь и по сторонам Его Божия Матерь и возлюбленный ученик – написаны во весь рост на восточной стене; к подножию спасительного Креста Христова прислонен мраморный гроб, осененный среброкованным покрывалом, с крестным на нем изваянием; в головах стоит златая икона Знамения Богоматери, сродная великому Новгороду, отколе распространилось по всей России празднование его чуда.

Близость к нам почившего еще налагает печать молчания, но молитвенная с ним и о нем беседа невольно проникает в душу в сей гробовой келье, где упокоился он, после многих подвигов отшельнической жизни. Свидетельствует о нем и последний приют его, который сообщался во дни его жизни с кельями и сюда часто спускался он тайной стезей к своему гробу, чтобы засветить над ним лампаду или во мраке подземелья углубиться в размышления о вечности, доколе еще не настала. Я увидел в углублении другой мраморный саркофаг, смиренно прислонившийся к стене, но еще праздный, и угадал его назначение, хотя и стеснилось сердце, при сей горькой мысли; она же нисколько не смущала будущего жильца сего подземелья, который с большей любовью смотрел на свою вечную усыпальницу, нежели на временную ложницу в своем отрадном уединении1.

Железная решетка и потом еще стена, вся окованная серебром с тремя на ней позлащенными иконами, отделяет могильный покой от того места, где совершаются панихиды по усопшим. Великолепный образ Неопалимой Купины, горящий драгоценными камнями, a пo сторонам его собор бесплотных сил и земной ангел Предтеча осеняют своими покровами сию молитвенную храмину и вместе смертное жилище, а для утешительного свидетельства о грядущем воскресении мертвых, на боковых стенах есть еще две иконы, бывшии келейными покойного: одна седми спящих отроков Ефесских, которые, заснув в пещере во дни гонений языческих, пробудились от векового сна уже во дни славы церкви Христовой; другая икона изображает благоразумного разбойника с оружием креста в руках, входящего в рай, перед лицом Патриархов Авраама, Исаака и Иакова, хранящих его преддверие.

На другой день после ранней литургии в той же пещерной церкви просил я показать мне и верхние приделы Спасского собора, сооруженного Архимандритом после пожара 1823 года на место домовой церкви благоверных князей Феодора и Александра Невского. Страшное, но вместе и назидательное зрелище представил пожар сей: это случилось в праздник Введения во храм Божией Матери; народ наполнял церковь. Сам Архимандрит совершал литургию, и все до такой степени заняты были молитвой, что никто не заметил, как искра, вылетевшая в трубу от жаровни кадильной, зажгла деревянные связи и пламя охватило кровлю. Уже вся крыша была в огне, а под ней спокойно возносилась столь же пламенная молитва. Мимошедший священник церкви Перунской, которая еще не была тогда скитом, первый увидел пожар и бросился в храм известить об угрожавшей опасности. Быстро рассеялся народ; но нельзя было оставить начатой литургии. Архимандрит велел одному из сослуживших иеромонахов поднять с жертвенника приготовленные дары и при пении херувимской песни нести их на престол холодного собора, чтобы там довершить Божественную службу, и покамест прочая братия занялась спасением утвари церковной, сам он стал на клирос и уже как простой инок отвечал пением на возгласы священнослужителя. Между тем совершенно сгорела церковь и в суровую зиму братия принуждена была терпеть стужу в холодном соборе, ибо не имела средств устроить где либо теплый предел. Тогда послал Господь благотворительницу бедствующей обители и её щедрыми даяниями не только соорудился новый великолепный собор на место сгоревшей убогой церкви, но обновился и храм великомученика Георгия и вся обитель, самая древняя из всех Новгородских и Русских; ибо одна только Печерская лавра может оспаривать у нее первенство. Она возникла из пламени, как таинственная птица Востока, вечно обновляемая на собственном костре своем.

С левой стороны алтаря пещерной церкви ведет лестница в верхний собор Всемилостивого Спаса. Бронзовый иконостас его украшен с особенным великолепием; драгоценными камнями сияют местные иконы Спасителя и Божией Матери; одна жемчужина, подобная груше, висит на осыпанном бриллиантами венце Божией Матери. Сокровища Чесменские излились щедрой рукой на храм сей и все его принадлежности; но изящный вкус распоряжал роскошью окладов и утвари церковной. Великолепное зрелище храма и алтаря, через царские серебряные врата его в самую внутренность святилища, где над горним местом прозрачная икона Тайной Вечери проницается лучами солнца и благолепие умножается при возжжении бессчисленных лампад огромного серебряного паникадила, которое, как некий венец, спускается из глубокого купола, проливая торжественный свет на полумрак собора.

По обеим сторонам главного алтаря, но не на одной с ними черте, что составляет также красоту крестообразного храма, устроены два малых придела, во имя св. мучеников Фотия и Аникиты и зачатия праведной Анны. Первый находится над жертвенником пещерной церкви и к нему примыкают с левой стороны обширные покои нынешнего настоятеля, которые были приготовлены покойным Архимандритом для митрополита Серафима, на тот случай если бы пожелал окончить дни свои в уединении, но благая мысль обоих не совершилась! Придел св. Анны сооружен над самой пещерой, где стоит гроб основателя сего храма и другой графини, и к правой стороне прилегают кельи бывшего знаменитого настоятеля; они теперь обращены в церковь Всех Святых и братскую библиотеку, дабы молитва и благочестивое размышление всегда наполняли душу посещающих место его житейских трудов. Там совершается всякую субботу еженедельное поминовение по усопшим.

Церковь сия также украшена с чрезвычайным великолепием и вместе с особенной любовью к памяти почившего в Боге жильца сих некогда уединенных келий. Иконостас составлен из домашних икон его и осыпан драгоценными камнями, но преимущественно украшен любимый им образ Божией Матери. Из сокровищницы любвеобильного сердца более нежели из вещественной излились сии богатства, ибо здесь любящее око смотрело не на то, чем украшало святыню, но на предмет сих украшений, близкий сердцу. Мы же невольно дивимся невиданному великолепию, блеску яхонтов, изумрудов и сапфиров, какие встречаются только в утварях царских, и светлой воде огромных алмазов, которую не замечало око их дателя, сквозь пелену крупных слез, проливаемых по усопшем. Христианское небо изображено изящной кистью на сводах церкви Всех Святых, дабы все они осеняли молитвенников сего знаменательного храма, где так много воспоминаний и вздохов сердечных!

Наместник ввел меня в алтарь и показал в северной стене выкладенную из камней молитвенную келью, если только можно дать такое название каменному гробу в три шага длины и один ширины, с тесным седалищем на одном конце и углублением для иконы на другом. Там теплилась неугасимая лампада перед иконой Богоматери и Предвечным Младенцем. Это была келья подвижника, где проводил он в совершенном безмолвии всю четыредесятницу, исключая времена Божественной службы и куда уединялся ежедневно в часы свободные от забот и занятий. Келья сия сообщалась узкой лестницей с другой ей подобной, но еще более потаенной, которая уже теперь заделана, и, наконец, с гробовой пещерой, ибо туда наипаче любил он спускаться для размышлений о вечности, в виду своего гроба.

Несколько раз бывал я при жизни Архимандрита в тех же самых кельях, которые теперь обращены в церковь, и никогда не подозревал сего молитвенного покоя в стене, куда он уже заживо себя закладывал, как в каменную могилу. Невольно изумился я столь нечаянному открытию. Замечательно будет лицо его в летописях Новгородских: кроме необычайности собственной его жизни, изнурительного поста при ежедневном служении, сорокадневного безмолвия в течении четыредесятницы и других подвигов, которые только время откроет, он действительно был не только основателем своей обители, но и настоящим Архимандритом всех монастырей Новгородских по древнему назначению настоятелей Юрьева. От первых времен великого Новгорода почитались они старшим духовным лицом после Владыки, были благочинными над пятидесятью его обителями, кроме пятнадцати, непосредственно от них зависивших, имели право священнослужения архиерейского не только у себя, но и в Софийском соборе, и, таким образом, вполне заменяли лицо святительское славной своей родине.

Такое лицо опять явил в себе Новгороду недавно усопший, после долгого упадка настоятелей Юрьевских и самой их обители, и если имел к тому необычайные средства, то умел с церковной ревностью ими воспользоваться. В монастырях Деревяницком и потом Сковородском, основанных Святителем Моисеем, началось первое его служение великому Новгороду, ибо там он был краткое время настоятелем; но мать обителей Новгородских ожидала его пламенного усердия. Он собрал ее из развалин, обновил и прославил, но тот же поток щедрых даяний излил и на прочие убогие обители древней Славянской столицы, от пятидесяти умалившиеся до скромного числа двенадцати. И Святая София, священный залог славы Новгородской, сделалась также предметом его забот. Но величайшей из заслуг его было – восстановление древнего чина иноческой жизни в своей обители и возбуждение через то духа молитвы, ибо сердце его стремилось к пустынному житию Скитских отцов, и посреди окружавшего его великолепия святыни, сам он вел жизнь затворника, умножая строгость её по мере умножения дней своих. Все, что не обновляла рука его, принимало на себя характер древности – не только зодчество и внутреннее устройство храмов, но и самый чин Богослужения и церковные напевы, все отзывалось давноминувшим и потому роднилось с сердцем; невольно разжигался в нем дух молитвы, видением и слышанием древнего церковного быта, посреди охладевшего к нему века.

Очевидным свидетельством благочестия, возбужденного им в народе, служит праздник Воздвижения Честнаго Креста, на который собираются в Юрьев бесчисленные толпы богомольцев. Архимандрит Фотий, соорудив недалеко от Св. Ворот новый обширный храм, хотел посвятить его Преображению Господню, на память древле существовавшей тут церкви, но по совету Митрополита Серафима, который сожалел, что столь великое торжество, каково всемирное Воздвижение Креста Господня, ослабевает в памяти христиан, он решился обновить праздник сей в Великом Новгороде, с особенной торжественностью. Освятив храм в честь Воздвижения, он учредил с благословения архипастырского крестный ход кругом всей обители, а на всенощной при поклонении Животворящему Кресту положил на все будущие времена раздавать каждому из приходящих по малому кресту медному или серебряному. Необычайность торжества начала привлекать богомольцев в обитель ко дню Воздвижения, и доселе нигде не празднуется он столь светло. Таким образом, усердием одного ревнителя, обновилась в сердцах христиан память Всемирного Воздвижения Креста и распространилась далеко окрест по всем пределам Новгородским.

Чрезвычайное стечение народа на погребение усопшего Архимандрита и в продолжении девяти дней, когда тело его лежало открытым в церкви для последнего с ним целования, достаточно засвидетельствовало, каким уважением пользовался он не только в Новгороде, но и в окрестности и столице, ибо отовсюду собрались чины духовные и мирские. Погребение было трогательное и поистине народное, как в первые эпохи христианства и, что весьма замечательно, оно совершилось Великим постом, в неделю Крестопоклонную, как бы в воздаяние усопшему за его ежегодный подвиг безмолвия во дни Четыредесятницы и наипаче за то напоминовение о Кресте Господнем, которое столь торжественно обновил он в великом Новгороде.

Едва успел я осмотреть теплый собор со всеми его приделами, где еще все так живо напоминает покойного Архимандрита и келейный быт его, как уже ударили в большой воскресный колокол к поздней литургии. Я поспешил в великолепный храм Великомученика Георгия, где служил обедню сам Настоятель Архимандрит Мануил. Величие Божественной службы по чину Архиерейскому, усвоенному обители Юрьевской, стройность и вместе древность столпового пения, которое только там можно слышать в таком совершенстве, все соответствовало красоте самого храма достойного зодчества Византийского XII века. От дверей обширной паперти уже приятно были поражены взоры блеском бесчисленных лампад вокруг напрестольной сени отверстого алтаря, и сиянием драгоценных камней на местных иконах, и пышностью риз священнослужителей во глубине сего разверзшегося неба, отколе исходили они с горящими светильниками, как бы на землю, в облаках фимиама и во звуке небесных гимнов. He так ли отзывались некогда ангельской песнью лики Софийские предкам нашим в доме Премудрости Божией и дом сей показался им небом, куда ввели они за собою и все свое племя славянское!

Уже около ста лет существовала обитель Юрьевская, основанная великим Ярославом во имя ангела своего Великомученика Георгия (в 1030 г.), когда другой Георгий, великий сын Мономаха, Мстислав, княживший в Новгороде, заложил сию великолепную церковь, художеством Греческих зодчих в 1119 году при Игумене Кириаке. Но довершение и освящение храма предоставлено было их блаженным преемникам, игумену Исаии и Святому сыну Мстислава, Всеволоду Гавриилу, который сам нетленно возлег на вечную стражу в собор охраняемого славным мечом его Пскова. Тогда же устроены были и два придела, во имя Благовещения и благоверных князей Бориса и Глеба родственных Мстиславу, на высоких хорах по древнему чину церквей Греческих; ибо там главный престол никогда не был стесняем боковыми, дабы оставалось место для жертвенника и пономарни. Обновленный в начале XIV века при святом владыке Моисее, храм сей подвергся опустошению от нечестивых Шведов в смутную годину самозванцев и опять обновлен щедрыми даяниями первого из Романовых и усердием Архимандрита Дионисия. Знаменитый современник Петра Великого, Иов митрополит Новгородский, оставивший по себе столь благую память, призрел также своими пастырскими заботами храм Великомученика, при содействии Юрьевского настоятеля Гавриила; но последнее обновление святилища Архимандритом Фотием и царственными по истине даяниями одной благотворительницы его обители, превзошло все, что только можно назвать великолепным.

He говоря о бесчисленных украшениях всех частей храма, о бронзовых решетках и изваяниях пятиярусного иконостаса, о царских сереброкованных дверях, огромных паникадилах, подсвечниках, напрестольной одежде из литого серебра и других подобных сокровищах, которые даже кажутся обыкновенными от самого их множества, стоит только взглянуть на две местные иконы Спасителя и Богоматери и на одну храмовую Beликомученика, чтобы уже более не обращать внимания на все прочее, ибо здесь не знаешь чему дивиться: богатству ли дара или беспримерному усердию дателя? До полумиллиона ценят золотые оклады каждой из местных икон, осыпанные самыми крупными алмазами, яхонтами, изумрудами и сапфирами, венец Спасов и звезды на челе и персях Его Пречистой Матери горят чудными камнями, несравненными по своей массе и чистой воде. Риза Великомученика усеяна вся бриллиантами по швам и воскрилиям, как будто ими скреплено ее чистое золото: щит и шлем и броня духовного витязя можно по истине назвать адамантовыми; огненным представляется конец копия его, коим поразил чудовище, от огромного алмаза, заменившего лезвие и необъятной величины жемчужины образуют рукоять и оконечность его воинского меча. Сокровища, излитые на украшение сей древней Византийской иконы, современной еще великому Ярославу, основателю обители, восходят до невероятной суммы, почти миллиона. Можно ли после сего говорить еще о прочих украшениях и богатствах?

Об одном однакоже не должно умолчать: вкус и изящество новейших времен руководствовали обновителями храма и, несмотря на то не утрачено ничего древнего, так что даже все новейшее кажется только обновлением старого. Таким образом сохранился величественный иконостас, золотой стеной поднимающийся к высоким сводам, и уцелела стенная живопись, писанная по древним очеркам, и внутренность алтаря удержала первобытный свой характер: там лики святителей с высоты горнего места содействуют Божественной службе, а назидательные изречения Св. Отцов о ее таинственном значении возбуждают дух молитвы в сослужащих. Все благолепное здание храма с его знаменательными украшениями образует из себя полную идею Восточной церкви, как выразилась она впервые, строителями таинств христианских, и как еще долго сохранялась в последующие века.

После великолепия собора можно вообразить, какие сокровища заключает в себе его ризница, соответствующая пышностью утварей месту служения: бесполезно было бы исчислять драгоценные митры, кресты и панагии и шитые жемчугом облачения, которым едва ли есть подобные, по красоте и богатству, разве из числа древних Патриаршей и Троицкой ризниц. Оставя новейшие богатства, следует однако упомянуть о предметах драгоценных по своей древности. В ризнице доселе хранится серебряное позлащенное блюдо с мифологическим на нем изваянием Персея и Андромеды, которое пожаловал в обитель св. князь Всеволод-Гавриил, потому что на месте древнего баснословного рассказа языческого совершилось новое христианское чудо Великомученика Георгия, который близ того же города Верита избавил от морского чудовища Сирийскую царевну, ему обреченную в жертву. Вместе с блюдом хранится и кусок от той скалы, к которой была прикована царевна.

Другая замечательная вещь есть плащаница горько памятного междоусобной бранью князя Димитрия Шемяки, который после краткого сидения на престоле ослепленного им Василия Темного, призрен был мятежным Новгородом, и положил вклад сей за себя и детей в обитель Юрьевскую, не подозревая, что и сам упокоит в ней свои скитальческие кости.

Кругом плащаницы вышита золотом следующая надпись: «Лета 6957, индикта, как был князь великий Дмитрий Юревич в великом Новгороде и повелением его великого князя наряжен был сей воздух в храме Святого Великомученика Христова Георгия, того же лета месяца августа в 23 день благоверной его великой княгиней Софьей и при сыне благоверном князе Иване, и положен был в церкви св. Великомученика Христова Георгия, в великом Новгороде, в Юрьевом монастыре, при архиепископе великого Новгорода, владыке Евфимии, при архимандрите Михаиле, за оставление грехов и спасение ради душ наших и наших детей и тем внучатам и правнучатам, в сем веке и будущем, аминь».

Но еще замечательнее этих двух предметов подлинная грамота самого В. князя Мстислава сына Монолиахова, соорудившего храм; она почитается самой древнейшей из всех, какие только уцелели у нас от всепоедающего времени и ее сохранением обязаны археологи обители Юрьевской. Грамота писана на пергаменте и скреплена серебряной печатью с изображением на одной стороне сидящего Спасителя, а на другой Архангела Михаила; дана же была в обитель вместе с блюдом Всеволода, о коем упоминается в ее строках.

«Се аз Мстислав Владимир сын, держа русскую землю в своем княжении повелел есмь сыну своему Всеволоду отдать се святому Георгию с данью и с вирами и с продажами… даже которые князь пo моем княжении почнет хотеть отнять у святого Георгия. А Бог буди за тем и святая Богородица и те святый Георгий у него отнимает. И ты игумене Исаиие и вы братия донилежеся мир состоит. Молите Бога за меня и за мои дети, кто ся изоостанет в монастыре. To вы тем должни вместе молити за ны Бога и при животе и в смерти. А я дал рукою своею и осеннее полюдние дарование, полтретия десяти гривен святому же Георгиеви. A се я Всеволод дал есмь блюдо серебрено, в тридесять гривен серебра. Святому же Георгиеви велел и есмь быть в ние на обеде коли игумен обедает. Даже кто запретит или тy дань и се блюдо да судит ему Бог в день пришествия своего и ты святый Георгий».

Один из древних вкладов благочестивых самодержцев наших еще и доселе украшает храм Великомученика, посреди его нового великолепия – это четырехъярусное медное паникадило над амвоном, которое пожертвовал обители царь Михаил Федорович после разорения Шведского на память изгнания врагов. В сию бедственную эпоху самозванцев, когда ликовал в Новгороде нечестивый вождь Шведов Делагардий, лишена была обитель Юрьевская лучшего своего сокровища, нетленных мощей благоверного князя Феодора Ярославича брата Невского, который скончался юношей в день брачного своего торжества, променяв венец тленный на нетленный. После четырехвекового упокоения в храме Великомученика мощи его перенесены были в собор Софийский, знаменитым митрополитом Новгорода Исидором, дабы предохранить святыню их от ругательства святотатных врагов. Но еще там осталась гробница благочестивой матери св. князей Феодора и Александра, княгини Феодосии, дочери храброго Мстислава, который столько лет сохранял великий Новгород славным мечем своим, и сам нетленно отдыхает под сенью Св. Софии.

Другие святые мощи заменили утраченные для обители: это нетленные останки Св. Архиепископа Феоктиста, избранного Новгородом в 1300 году. Святейший Синод разрешил в исходе минувшего столетия по ходатайству митрополита Гавриила, перенести мощи его из упраздненного соседнего монастыря Благовещения в Юрьев и они положены под спудом в среброкованной раке по левую сторону алтаря, архимандрит Фотий устроил подле и малый придел во имя Святителя Феоктиста, соответствующий противулежащей ризнице. Память краткого правления Феоктиста не могла когда либо прийти в забвение в обители Юрьевской, ибо с того времени настоятели ее получили звание архимандритов, и первым из них был Кирилл; a тому владыке, при коем возвеличилась обитель, суждено было впоследствии самому принять от нее достойное воздаяние чести.

Мало сохранилось известий о подвигах сего угодника Божия при его жизни; но многие исцеления прославили его после блаженной кончины. Постриженный в обители Благовещенской, которую основали два святых брата, Иоанн и Григорий, бывшие потом оба владыками Новгорода, он восприял после них игуменство обители и кафедру Софийскую, будучи посвящен Митрополитом Киевским Максимом. Но, после осмилетнего правления, он отошел опять на безмолвие в прежнюю свою oбитeль и там через три года окончил святую жизнь в подвигах иноческих. Первое прославление Святителя Феоктиста случилось более трехсот лет после его успения, в царствование Алексея Михайловича. Он явился в сонном видении боляшей супруге царского дьяка Ривана Зиновьева и велел помолиться над своей гробницей для желанного исцеления, не сказав ей однако своего имени, но по сходству виденного ей лица с одним из ликов святительских, начертанных на стенах Софийского собора, она узнала владыку Феоктиста и тогда же велела списать его образ. А муж её, отыскав в летописях соборных, где был погребен Святитель, привел болящую Иулианию на забытую дотоле гробницу, в развалинах Благовещенской церкви, и там получила она исцеление. Несколько лет спустя, наместник Новгородский князь Василий Ромадановский, имея теплую веру к угоднику Божию Феоктисту, очистил от развалин гроб его и соорудил над ним часовню, а потом каменную церковь, которая и доныне существует. Между тем продолжались исцеления над мощами Святителя, который и доныне не перестает изливать благодать, ему данную, на бывшую свою паству великого Новгорода.

После сего блаженного успения и перенесения честных мощей Богосродного мужа в обитель Юpьeвcкyю, упоминать ли о неблагословенном мертвеце для погребения коего в стенах того же храма нужно было соборное разрешение Святителя Ионы Митрополита и с ним Епископов русских? Ибо они связали его анафемою за возмущение против законного Государя! Говорить ли о бедственном ослепителе Темного Шемяке, который, домогаясь престола Великокняжеского, долго смущал крамолами всю землю Русскую и, наконец, окончил в Новгороде скитальческую жизнь. Но милосердая мать, церковь, не отказала раскаянному в последнем приюте, и дала оный в той обители, которую благодетельствовал во дни краткого своего земного величия. Могилу его указывают в храме великомученика.

Есть и еще погребенные под сенью его из сановников мирских и духовных великого Новгорода и земли Русской. Там гробы двух старейших игуменов Кириака и Исаии, при коих сооружена и освящена церковь; вероятно, подле них положены были и их преемники, особенно более именитые, как первый архимандрит Кирилл и обновитель Дионисий, но могилы их неизвестны. В паперти почивает и кроткий владыка Новгорода Макарий II, преемннк Никона патриарха на кафедре Софийской, участвовавший во всех его соборах, Маркелл Епископ Крельский, ибо в первой половине минувшего столетия обитель Юрьевская была местом жительства Викариев Митропопии Новгородскей. Там же три мраморные плиты всечены в стену, украшенные орлами, символом знаменитого рода, над одной из них изображен во весь рост святитель Алексий, держащий в руках своих позлащеную икону Божией Матери, пред коей теплится всегда лампада. Это семейная усыпальница обновившей обитель Великомученика! Приняв ее близко к своему сердцу, она в свою чреду вручила ей и то, что всего ближе было её собственному сердцу – гробы родителей! Под ликом Святителя почивает витязь Чесмы, гроза Оттоманов, осиявший море заревом их флота и пробудивший первый клич свободы в косневшей под игом рабства Греции; а подле него два брата, высоко стоявшие на степенях государственных; все трое – посмертные пришельцы обители Юрьевской, перенесенные туда из дальних родовых гробниц любовью близкой им по душе молитвенницы.

Таков древний храм Великомученика и его исполнение и мертвые, избравшие его себе жилищем! Внешнее величие его зодчества соответствует строгой Византийской простотой внутреннему благолепию. Три главы в честь Св. Троицы венчают собор и каждая имеет свой особенный характер: как 3 громадных факела горят они ярким золотом на синеве Новгородского неба, по которому белым виссоном расширилась обитель Юрьевская. Красивая колокольня над Св. Вратами, новый залог усердия той же щедрой руки, довершила собой красоту Юрьева, ибо в ней соединилась легкость Итальянская с величием Византийским, вполне соответствуя характеру всего здания: серебристым густым звуком её колоколов гармонически беседует древний Ярославов Юрьев с современной ему Св. Софией и им сладостно внимает великий Новгород, разумея сердцем многоглагольный язык сей, исполненный минувшего.

Были и еще древние церкви внутри ограды Юрьевской, которые теперь заменены новейшими. Почти в одно время с главным собором в половине XII века сооружена была игуменом Дионисием церковь Преображения Господня около Св. ворот и нынешнего Воздвиженского храма; а в XVI веке, к югу от холодного собора, вероятно там, где теперь две больничные церкви, Неопалимой купины и Архангела Михаила, построена была теплая церковь, во имя Святителя Алексия, с приделом Св. Гавриила Псковского. Это случилось уже после покорения Новгорода, когда память чудотворцев Московских внесена была в среду его святыни мощной рукой Иоаннов; но обе сии церкви, весьма убогие, разобраны были ради их ветхости в половине минувшего столетия, когда Юрьев, приходя постепенно в упадок, уже не в состоянии был поддерживать своих священных зданий и, как догоравшая лампада, совершенно угасла бы древняя обитель Ярослава, если бы новейшие любители святыни не сохранили сей вековой светильник в Израиле.

Ho где же благодатный ключ сего живительного источника, столь обильными струями непрестанно изливающийся на обитель? Она же, как древо насажденное при водах многих, освежается ими и утверждаясь глубокими корнями на родимой почве, распространяет вокруг сень свою, для призрения и прохлады утомленных зноем дневным! Есть подле нее малая усадьба на том месте, где прежде стоял монастырь Св. Пантелеймона, коего уцелевшая церковь доныне ей принадлежит. Там отрадное уединение избравшей себе место сие последним приютом временной жизни, для приготовления к вечной и мирно протекают дни под сенью обновленной ею обители, где наслаждается ежедневно, стройным чином богослужения церковного, которое ей одной обязано нынешним своим благолепием. Там сокрыто и все близкое её сердцу, а сердце любит жить в минувшем, непрестанным о нем воспоминанием, как будто обращая тем все свое былое в настоящее. Там окружает ее со всех сторон и величественная святыня древнего Новгорода, ибо куда только не обратит взоры свои из очаровательного жилища, отовсюду приветствует и осеняет ее многоглавый, великий, бесчисленными своими храмами и обителями. Но самый очаровательный вид с балкона, обращенного к Новгороду, над широким Мячинским озером, особенно во время полноводия, когда волны его подступают к самому дому и все окрестные урочища кажутся как бы на островах, посреди коих величаво гуляет древний Волхов, как Нил Фараонов, заливший свою долину.

Два упраздненных монастыря со своими слободами Аркальской и Благовещенской – составляют живописное заглавие сей величественной картины, которая развивается от левой руки к правой, как древняя хартия, вся исписанная церквами и обителями. Бывшая Лисицкая, на Лисьей горе, и нынешняя Десятинная, начинают собою Великий Новгород, и между ними в ясную погоду мелькает, как призрак, дальний купол Св. Евфимия Вяжищского, Слобода Воскресенская, так же бывший монастырь, стоит на первом плане, у самого озера; a за ней, от Лисьей горы до Волхова и по ту сторону Волхова до Городища-Рюрикова, великолепный амфитеатр храмов невольным изумлением поражает взоры. Величавая громада Св. Софии с ее колокольней и часовой башней, обнесенная древними бойницами зубчатого Кремля, господствует надо всем, как седой исполин во всеоружии ратном и молитвенном, в броне и венце поставленный на вечную стражу Славянской столицы. Мимо него идет ему лишь покорный Волхов, сквозь прозрачные арки легкого моста, державно наброшенного на шумные воды, и за ним вдали укрывается Антоний Римляннн под сенью своей рощи. Вот потянулась на право, вверх по Волхову, Торговая сторона Великого Новгорода, длинной вереницей храмов от соборного узла их на Ярославлем дворище, где сошлось столько золотых крестов вокруг обгоревшей вечевой башни. Далее другое священное звено этой священной цепи около собора Знаменского, где хранится чудотворный залог спасения Новгорода, и наконец, после нескольких одиноких церквей на пустынных его кладбищах, дальний Хутынь, обитель Варлаамова, освящает своими благословениями сие высокое зрелище древней славы и непрестанной молитвы Великого Новгорода!

Оставалось не более двух часов до захождения солнца после гостеприимной трапезы, на которую собрались все духовные власти Великого Новгорода в мирное уединение именитой отшельницы. Я хотел воспользоваться остатком дня, чтобы посетить на устье Волхова ближайшие к Юрьеву обители. Этот осенний вечер напоминал собою летние, воздух благорастворен был необычайной теплотой, ветер совершенно затих, не подымалось ни одной волны на широком Волхове, не было их и в бурной его колыбели Ильменя, который, казалось, с отеческой любовью смотрел на свое величавое чадо, сам отходя к покою в последних лучах вечера; солнце спускалось к нему по золотым ступеням многоглавого Новгорода… Наместник с одним из братий Юрьева монастыря, радушно вызвались мне сопутствовать и приготовлен был большой катер на краю слободы Юрьевской в виду Перунского скита. Мы причалили сперва к малому островку, не всегда однако окружаемому водой, где около древнейшей церкви Новгорода устроен новый скит и живут двеннадцать отшельников. Там некогда на холме пред лицем бурного Славянского Ильменя стоял громовержец Перун, сверженный впоследствии сам в Волховскую пучину первым Епископом Новгорода Иоакимом, и там равноапостольный князь Владимир соорудил первую христианскую церковь на север нашего Отечества. Она цела и доныне во всей своей древней простоте и празднует Рождеству Богоматери, Которая Сама послужила храмом Воплощенному.

Благочестивый настоятель обители Юрьевской встретил меня со скитской братией в мирной ограде Перуновой и ввел во внутренность святилища; оно внезапно огласилось тихим пением праздничного тропаря и сладко было слышать гимн Сокрушительницы Перуна на самом месте Ее победы:

«Рождество Твое, Богородице Дево, радость возвести всей вселенной, из Тебе бо возсия Солнце правды, Христос Бог наш, и разрушив клятву, даде благословение, и упразднив смерть, дарова нам живот вечный».

Самое строение церкви свидетельствует о ее непреложной древности, восходящей до времен Св. Владимира: она одноглавая в виде четверогранного столпа и более распространена в ширину нежели в длину, которая не превосходит 3 с 1/2 сажени, если не считать низкой трапезы и алтаря, имеющего вид урезанного осмиугольника. С двух сторон ее по два узких окна, а в алтаре тремя подобными же отверстиями проливает свет в честь Св. Троицы. Но, несмотря на тесноту, во внутреннем устройстве строго соблюден чин древних православных церквей: алтарь разделен на три части для удобства священнослужения. Иконостас в пять ярусов, хотя и с обновленными иконами, дабы праотцы, пророки и апостолы предстояли при молитвах церковных. К двум столпам прислонены клиросы и даже есть хоры, как бы в обширном храме: ибо Св. София служила для всех образцом. Церковь холодная, но трапеза теплая, и в ней ежедневно совершается утреня, часы и вечерня, и читается днем и ночью неумолкаемо псалтирь по усопшим; Божественная литургия бывает только в субботние и |воскресные дни, по уставу древних скитов Палестинских.

На столпах церкви написано время ее основания в 995 году равноапостольным князем и время ее обновления священно-архимандритом Фотием в 1828 году, с именем первого настоятеля сего нового скита, Аввою Сергием. Преемником его был незабвенный князь Аникита Шихматов, который, сделавшись потом паломником в Палестине, благочестиво окончил дни свои при миссии Афинской в назидание всей Греческой церкви.

Много бедствий испытал сей первый храм истинного Бога на требище идольском Новгорода, удержался однако в качестве обители до 1767 г. и тогда только упразднен. Пожар, бывший в 1822 году, возбудив пламенную ревность любителя древности и святыни, послужил к его обновлению из приходской убогой церкви в благоустроенный скит и, как после упразднения первоначальной обители Перунской, все ее принадлежности перенесены были в Юрьев, так из него опять воссияла ее древняя слава, обновился ветхий храм Богоматери, одиноко стоявший на холме Перуна свидетелем славного события, ибо другая деревянная церковь во имя Живоначальной Троицы исчезла на пустынном острове. Возникли опять кельи отшельников и ограда обители, сей первый оплот против Славянского идолослужения и бурных волн Ильменских, как бы взывающий к ним гласом Иова: «Доселе дойдеши и не прейдеши, и в тебе сокрушатся волны твои!» Опять огласилась над водами сего мятежного моря Славянского от самой пристани его сокрушенного кумира тихая песнь отшельников: «Житейское море воздвизаемое зря напастей бурею, к тихому пристанищу твоему притек вопию ти: возведи от тли живот мой Многомилостиве»

Проникнутый чувством благоговения посреди сего древнейшего из храмов Новгородских я сказал настоятелю Юрьева то, что чувствовала в ту минуту душа моя: «Если бы покойный отец Архимандрит Фотий ничего другого не сделал, кроме обновления скита Перунского, то и тогда бы должно было навсегда остаться ему благодарным потомство! Может ли быть что либо драгоценнее сердцу русскому, как этот первый памятник нашего духовного возрождения! И здесь опять должно отдать ему справедливость, что он успел с помощью благотворителей возбудить в старом славянском сердце Новгорода любовь к вековой его святыне, начиная от св. Софии и великолепного Юрьева, до малейшей обители, раскинутой по окрестностям. Все старалась поддержать щедрая рука его из неиссякаемого источника, который и доселе изливается на убогий Новгород, богатый только своими воспоминаниями».

Архимандрит ввел меня в кельи скитских отшельников и в отдельный покой их настоятеля, отколе открывается обширный вид на все озеро, затекающее волнами за дальний небосклон; потом благосклонно проводил до пустынного берега. Мы потекли по быстроте широкого Волхова, который перестает быть младенцем от самой колыбели, как возмужавший воитель исходя из бурного лона Ильменя и сам готовый на бури. К Городищу древнему замку князя Рюрика направлен был путь наш. Два протока, Волховец и Жилотир, начинаясь от двух оконечностей Городища, образуют из него остров и потом, соединяясь опять в один широкий рукав, за могильным холмом Гостомысла под стенами Хутыня впадают в Волхов.

Там, где стоял на крутом берегу реки замок Варяжского пришельца, который содержал им в повиновении слободы Славянской около Ильменя, теперь убогое селение, сохранившее однако название Рюрикова Городища. С сего времени утвердились там князья русские, даже и тогда, как великий Ярослав перенес двор свой ниже по Волхову, и за ним потянулся весь Новгород, по обеим сторонам реки. Место на острове и на холме слишком благоприятствовало первобытному своему назначению замка, чтобы непрочные властители вольной столицы Славянской решились скоро его оставить. Оттоле княжили они как и с дворища Ярославля, и там укреплялись иногда против буйного вече; туда изгонял и Новгород своих наместников князей, когда вече объявляло им конец тревожного краткого владычества. «Ступай к себе на Городище!» – взывала мятежная толпа и там же не тревожила изгнанника, потому что издавна привыкла почитать место сие чуждым Новгороду, заветным гнездом рода Рюрикова. Горько отозвалось оно Новгороду и во дни его падения! Иоанн III еще однажды до того угощавший на Городище Владыку, посадников и бояр, прежде других мест занял войсками замок предка, чтобы по его примеру господствовать над городом, а Грозный внук его оросил потоками крови Новгородской роковой холм сей, ибо на нем совершал он жестокий суд свой над древней вольностью Славянской родины.

Городище, всегда принадлежавшее государям московским, подарено было Петром Великим любимцу своему князю Меньшикову и было свидетелем падения сего славного временьщика со всей высоты его величия. Во дворце Городища объявлен был князю и его дочери, невесте Императора, строгий указ бывшого ее жениха о утрате ими всех достоинств их высокого сана и о ссылке в Сибирь; ибо дотоле они еще не знали своей горькой участи, полагая только, что лишены милости царской и будут жить в дальних деревнях. Здесь сорвали с них пышные одежды княжеские и облекли в убогие крестьянские рубища. Невеста царская, увидя себя в столь неожиданной одежде, бросилась в объятия родителя с горьким воплем: «Ах, я крестьянка!» и мужественно покорилась своей участи. Отселе повлекли их в жестокое изгнание в пустынный Березов, где им суждено было вскоре встретить и виновников своего изгнания и там на чужбине положить свои кости. Дворец князя Ижерского и сад его поступили опять во владение казны, но теперь нет и следов княжеской усадьбы. Один только убогий садик с несколькими избами обывателей покрывает часть холма Городищенского.

Еще стоит однако на опустевшем урочище древняя каменная церковь Благовещения, сооруженная вначале Мстиславом, великим сыном Мононаха, который украсил столькими храмами столицу Славянскую. Спустя два столетия, она пришла в ветхость и восстановлена по воле великого князя Симеона Гордого Архиепископом Василием, одним из знаменитых владык Новгорода, которого белый клобук перешел ко всем Митрополитам русским. Церковь сия еще дважды обновлена была в исходе минувшего столетия и в начале нынешнего и к ней пристроена трапеза с приделом во имя Сретения Господня. Но внутреннее ее устройство удержало древний характер Византийский по образцу Перунского скита, хотя она гораздо обширнее. Та же четвероугольная внешняя форма и тройное разделение алтаря, ибо так строены почти все Новгородские церкви, уцелевший на стене образ Господа Вседержители и часть мощей мучеников Черниговских, князя Михаила и боярина Феодора, составляют ныне главное сокровище сей древнейшей придворной церкви князей Новгорода и Москвы. Две другие деревянные церкви Святителя Николая и бессребренных чудотворцев, которые стояли подле каменной, давно уже уничтожены. Но от её заросшей травою паперти, не попираемой более княжескими стопами, какой очаровательный вид открывается на их старую отчину – Великий Новгород с его окрестностями!

Багровое солнце уже близко было к земле Новгородской, оно стояло за Юрьевом и метало огненные стрелы сквозь его прозрачную колокольню, прямо в церковь Мстислава. Белый величественный Юрьев, другое славное дело рук его, реющий вечерними лучами, стоял на рубеже озера и реки, как некий светлый страж, их охраняющий. По сторонам его Перынь и живописная усадьба Орловская, как дети подле своего родителя, отражали также его вечернюю славу. Mope Славянское кипело вдали за мысом бывшего громовержца; юноша Волхов исполненный света и жизни, с румянцем на свежих ланитах, плавно шел мимо вековых храмов, древних своих пестунов, заходя, как бы на поклонение, во все их пристани и заливы. А храмы все более и более умножались вдоль берегов его, доколе не срослись все в один великий Новгород и не увенчались державной главой Софийской. Слобода Воскресенская на противоположном берегу, куда по воле Иоанна переброшен был из Городища мост его зодчим Аристотелем, служит преддверием города, далее зубчатый Кремль на холме со своими башнями и куполами догорал последними лучами дня, и отблеском их озарялись новый велпколепный мост Волхова и вся Торговая сторона с ее безчисленными церквами, которые все собрались как бы по звуку вечевого колокола к старому дворцу князя своего Ярослава. А вдали мелькали обители Антониева и Деревяницкая за рощей и чуть видимый Хутыш. Такой обширный вид открывался во все стороны от древней усадьбы Рюрика, где некогда срубил он малый городок свой, и вот он разросся в пять славных концов Новгородских. He даром держались места сего потомки Рюриковы! Отселе обнимали они взором и повелительным словом всю свою отчину, и на их зов откликались св. София и вече!

Я просил одного из моих спутников, который посвятил многие годы на изучение древностей Новгородских, назвать мне церкви и обители, раскинутые в пустом поле около Городища или на холмах между протоками, и он сказал: «Самая ближняя церковь, которую вы видите на холме за протоком Волховца, окруженною слободой, есть бывший Спасо-Нередицкий монастырь, приписанный теперь к Городищу. Он основан князем Новгородским Ярославом сыном Мономаха в исходе XII века и соборный храм его, построенный во вкусе Византийском, сохранил на стенах еще некоторые изображения святых с греческими подписями. Принадлежавшие к нему церкви и службы, приходя постепенно в ветхость, наконец совершенно истребились и самый монастырь, сперва приписанный к Юрьеву, был упразднен при составлении штатов в 1764 г Такой же участи подвергся и Ситицкий монастырь, о котором упоминается в ХIV веке. От него осталась теперь одна каменная церковь во имя Андрея Юродивого, вы ее видите на отдельном холме, за версту от Нередиц, и еще большему подверглись запустению бывшие между ними обители: Аргамакова и Шилова, иначе Покровская, которая основана в ХIV веке на устье реки Шиловки к югу от Городища. А к северу от него, ближе к Новгороду, одни только развалины двух каменных церквей, свидетельствуют о бывшем монастыре Лядском, во имя святителя Николая, которого начало восходит также к ХIV веку. Первых же двух обителей не осталось даже и следов и их только знают по имени. Так мало по малу время поедает славу Новгородскую!

– Но какая это обитель видна вдали, еще во всем своем благолепии, с многими храмами, башнями и оградой?

– Так представляется она только издали, – отвечал он, – хотя и весьма убога внутри. Это Кирилловская, одна из самых древних, основанная в XII веке, двумя благочестивыми братьями Новгородскими Константнном и Андреем, во имя святых Патриархов Александрийских, Ананасия и Кирилла, при архиепископе Мартири. Соборкая пятиглавая церковь её была до половины разобрана за ветхостью в минувшем столетии и довершена уже в новейшем вкусе. Несколько лет позже пристроен к ней придел во имя препбдобного Арсения, игумена Новгородского, мощи коего перенесены были в сию обитель из часовни от церкви Жен Мироносиц, что на Торговой стороне. Там есть и другая теплая церковь во имя Покрова Богоматери; каменного здания много, но все это требует поддержки, а средств мало. От святых ворот открывается великолепный вид на весь Новгород и такими видами богаты почти все его древние обители».

Чем более вглядывался я в пустынную окрестность Городища, тем более представлялось мне одиноких церквей на уединенных холмах, которые островами подымались из разлившихся вод. По их местоположению, можно было предполагать, что каждая из них принадлежала в древности к какой-либо обители или пригородной слободе и не напрасно население Новгорода, широко раскинутое по низменным берегам Волхова, называлось концами.

– Вижу, – сказал я, – далее Кириллова на том же лугу, который прилегает к Новгородскому валу, еще две отдельные церкви, одну в старом вкусе, другую в новейшем, что это за церкви?

– Здесь место древних скудельниц, где погребались странные и убогие, в бедственные годины для Новгорода, в голод или мор, – отвечал спутник. – Та, что постарше – Рождественская ХVI века, принадлежала обители Рождества Христова, но после опустошения Шведского Понтуса Делагардия, которое оставило губительные следы во всем Новгороде, она обращена в церковь кладбищенскую. Другая же, во имя святителя Николая, построена в половине минувшего столетия князьями Долгорукими, на месте казни их знаменитых родственников, любимцев юного Петра Первого, которые, низвергнув Меньшикова, сами вскоре были сосланы в то же заточение. Но тем не кончилась бедственная судьба, их опять извлекли из дальней Сибири по новым наветам и предали мучительной казни, на так называемом Красном Поле Новгородском. В сей надгробной церкви покоятся тела князей Василия и Ивана и двух его сыновей, Ивана и Сергия, разделивших горькую участь со своим родителем; и многие богатые вклады Долгоруких свидетельствуют о прежнем усердии рода их к сему печальному памятнику их семейных бедствий, но теперь церковь святителя Николая почти совсем забыта ими.

С того места, где сподвижник Великого Петра и самовластный распорядитель царства по его смерти ступил первый шаг в свое дальнее изгнание вместе с дочерью, царской невестой, облеченной в рубище вместо порфиры – страшно и назидательно было смотреть на пустынную кладбищенскую церковь, сооруженную над прахом их гонителей, даже на самом месте их казни; страшно было следовать мысленно в ту глухую Сибирскую дебрь, где обе невесты того же царственного жениха, княжна Меньшикова и княжна Долгорукая, встретили друг друга, обе невинно пострадавшие за честолюбие отцов и братьев! Какое судное слово для искателей земного величия написано на останках древнего Великого Новгорода!

– Вот и еще одинокая церковь недалеко от вала, бывшая прежде монастырем Воскресенским, – продолжал мой почтенный собеседник. – Построение ее новое, но обитель существовала еще в ХIV веке. В ней есть чудотворная икона Божией Матери, которая по преданию явилась на бурном море двум братьям Новгородским и велела выручить себя от иноверного священника, ибо он с поруганием употреблял священный лик Ее вместо дверей своей светлицы. Спасенные от бури исполнили данную заповедь.

– Сколько же, – наконец, спросил я, – было монастырей в Великом Новгороде и его окрестностях во дни его славы, когда и теперь, кроме совершенно истребленных обителей и доселе существующих, почти на каждом шаге встречается какая-либо одинокая церковь, бывшая монастырем?

– Их считалось более пятидесяти, – отвечал мне спутник и можно себе вообразить, каково было тогда великолепие священнослужения в сей древней столице Славянской, когда со всех концов ее стекались крестными ходами сонмы иночествующих в сердце Новгорода к св. Софии во дни церковных празднеств! Зрелище поистине достойное православной Руси!

– Назовите мне еще одну церковь, которая чуть видна на высоком холме далее других и почти на самом горизонте?

– И это был так же монастырь, – возразил он, – но здесь два воспоминания слиты вместе, христианское с языческим. Это Волотово или богатырское поле, где погребались витязи Новгородские; это холм князя Славянского Гостомысла, насыпанный по преданию пригоршнями целого народа Новгородского. Церковь на нем, во имя Успения Богоматери, сооружена святителем Моисеем и сохранила еще остатки древности, но монастырь вокруг нее упразднен вскоре после разорения Шведского. Стоя здесь на Городище, призванного Гостомыслом пpишельца, чтобы княжить над его народом, можно дивиться мудрости, с какой Рюрик избрал место сие для своего замка, между двух самых священных воспоминаний Славянских. С одной стороны взор его простирался через Волхов на холм Перуна, куда стекались на жертвоприношения не одни Новгородские туземцы, но и все окрестные Славяне; с другой стороны восставал могильный курган последнего любимого вождя их, который послал сказать Рюрику: Земля наша велика и обильна, но порядка в ней нет, придите управлять нами». Такими двумя залогами, еще более нежели стенами своего замка, огражден был чуждый властитель от неспокойного племени, призвавшего его на княжение!

Солнце закатилось, покамест мы осматривали холма Рюрикова летописную окрестность Великого Новгорода. Мне хотелось воспользоваться последними минутами света, чтобы посетить близкий монастырь Сковородский за Полховцем и поклониться там нетленным мощам Святителя Моисея. Поднявшись немного по Сиверсову каналу мы прошли чрез гребень земли, его отделявшей от другого малого залива, и в рыбачьей лодке с трудом достигли отлогой высоты, на которой стоит монастырь, потому что необычайное разлитие Волхова затопило низменную его окрестность. Мертвая тишина царствовала внутри ограды, братия разошлась по кельям ради позднего часа; послушник открыл нам соборную церковь Архангела Михаила, довольно обширную, с двумя боковыми приделами, во имя Рождества Христова и угодника Моисея, который был основателем собора и обители. Сам он открыто в ней почивает под сенью Архангелов и первое, что поразило взоры во мраке храма – это его возвышенная рака, озаренная слабым мерцанием лампады.

С благоговением приложился я к нетленным останкам сего блаженного отшельника и Святителя, который удостоился принять благословение на свою кафедру от двух величайших наших святителей и чудотворцев Петра и Алексия, ибо дважды на расстоянии 18-ти лет избирало его себе владыкой вече Новгородское и дважды оставлял он престол Софийский ради любимого им безмолвия. Постриженный в Твери в Отроче монастыре, Св. Моисей уединился сперва на берегах Ильменя, на месте называемом Коломцы, где была обитель, теперь уже несуществующая. Колмов, также упраздненный, ниже по Волхову был в свою череду свидетелем его подвигов, и оттоле, по смерти Архиепископа Давида, голос народный избрал его на кафедру святительскую, но через пять лет смиренный Моисей умолил народ отпустить его в желанное уединение, и приняв на себя схиму, основал он напротив Колмова по другую сторону Волхова обитель Деревяницкую. Схима не спасла его однако от изъявления любви народной, ибо 18 лет спустя, когда скончался знаменитый владыка Василий от морового поветрия опустошившего весь Новгород, его бедствующие граждане искали себе спасения – только в предстательстве угодника Божия Моисея, и принудили его взять опять в старческие руки кормило церковное. Благословение патриарха Цареградского Филофея и Митрополита Московского Алексия укрепили его на новые подвиги, и еще 12 лет бодро пас он вверенное ему стадо, утверждая благочестие, потрясенное ересью Стригольников, распространяя веру Христову в дальних пределах Новгородских и в самом городе, сооружая благолепные храмы и обители. Волотова, над гробом Гостомысла, Колмова и Деревяницкая на Волхове, Свято-Духова у ворот Новгородских, Коломицкая, где начал свой подвиг иночества, и Сковородская, где его довершил, были памятниками его христианской ревности, и из числа их три сохранились до наших времен. Собор Знамения Богоматери, прославленный чудом от Ее иконы во дни Суздальской осады и еще пять других церквей близ двора Ярославова на Торговой и на Софийской стороне, сделали незабвенной память его Великому Новгороду, и в Москве еще хранятся яшмовые его сосуды принесенные в дар святителю Петру Митрополиту. Удрученный старостью, св. Моисей умолил народ отпустить его на краткий отдых до вечного упокоения, в созданную им обитель Сковородскую близ места первых его подвигов, и там еще три года был он зерцалом благочестия для собранной им братии и для всей паствы. Но и после блаженной кончины многими чудесами и исцелениями явил он свои пастырские о них заботы, спасая от бурь и хищников на морской пучине благочестивых граждан Великого Новгорода, а самую обитель от нападения разбойников; они сами едва не погибли в трясинах, ее окружающих, и в ужасе покаялись представшему им угоднику Божию. Далее первый из владык Новгорода, Сергий, присланный Иоанном, после его покорения, не по избранию народному и не из клира Софийского, испытал на себе тяжкую болезнь за то, что не воздал подобающей чести памяти великого Святителя, прежде его восседавшего на Софийской кафедре, и принужден был ее оставить.

Довольно поздно уже в царствование Государей Иоанна и Петра, при благочестивом Митрополите Новгорода Корнилии, который удостоился погребать и Никона патриарха, обретены были чудесным образом нетленные мощи Святителя Моисея. Однажды настоятель с братией, вошедши в храм для утреннего бдения, увидели всю церковь освещенною невидимой рукой и посреди неё мощи угодника, открыто лежащие и проливающие вокруг чрезвычайное благовоние. Обрадованный дивным событием, он поспешил возвестить о том владыке, и сам Корнилий с благоговением поставил святые останки своего блаженного сопрестольника на то возвышенное место, где почивают доныне, под аркой с правой стороны иконостаса, и возблагодарил Господа, прославляющего святых Своих на небе и на земле для возбуждения иных к тем же подвигам.

Совершенно смерклось, когда мы оставили монастырь и тем же путем достигли опять канала. Быстро понеслась ладья наша в широкий Волхов, молодой месяц выглянул из облаков и полусветом озарил воды и берега. Вдали как призрак белел многоглавый Юрьев; у истоков Волхова засверкали огни; мимо нас скользили лодки рыбаков и слышались их заунывные песни. Тих и величествен был этот Новгородский вечер на родных его Славянских водах; морем казался Волхов, все объемлющий, все проникающий своими глубокими заливами и бесчисленными рукавами, как сторукий исполин, содержащий всю громаду Великого Новгорода с его отдельными святилищами, которые раскинулись далеко от Св. Софии.

– Какие огни мелькают от Ильменя? – спросил я спутника. – Они точно маяки, зажженные на озере для обозначения его опасного устья.

– Это огни на судах, стоящих у входа в озеро, – отвечал он. – Иногда целый огненный флот тянется ночью мимо Юрьева, оставляя по себе багровую полосу на водах и мы приходим на берег любоваться живописным зрелищем. Любопытно прислушаться и к песням, или лучше, сказать, молитвенным воззваниям пловцов, когда, вырвавшись из бурного озера, входят они в безопасный Волхов. В них отзывается быт старого Новгорода и память его святилищ, уже отчасти не существующих. Первое, что представлялось выходящим из Ильменя, был монастырь Троицкий на Коломце, против Перыня, теперь нет и следов его, равно как и Шилова, стоявшего в виду Юрьева; но еще сохранилась между рыбаками и погонщиками тяжелых барок, которые идут с лесом из Старой Руссы, эта народная песнь, где с именами святых странно перемешаны и названия урочищ:

«Троица коломица,

Перынь Богородица

Шило Святое,

Юр монастырь,

Помогай нам!»

* * *

1

Устроившая сей саркофаг для себя подле своего духовного отца, графиня Анна Алексеевна, о которой здесь говорится, почила 5 Октября 1848 г. 64 лет от роду.